И все-таки он не сомневался.

В приютном доме нужный ему человек сидел у себя в кабинете и, как обычно, копался в бумагах. Во всей его фигуре чувствовалась какая-то новая энергии, которой Шальман раньше не замечал. Хотя, надо признать, он обращал очень мало внимания на Майкла Леви.

— Я где-то слышал, — сказал Шальман, — что у вас был дядюшка по имени Авраам Мейер.

Майкл удивленно поднял на него глаза:

— Да, был. Он умер в прошлом году. А кто вам сказал?

— Раввин, с которым я случайно познакомился. Я упомянул, что работаю в приютном доме, и он назвал ваше имя.

— Наверняка без особого энтузиазма, — криво усмехнулся Майкл. — Дядя и его друзья мечтали, чтобы я стал раввином. А в жизни все пошло совсем не так.

— Он упомянул, что у вашего дяди дома была прекрасная библиотека, — наудачу сказал Шальман и, кажется, угадал. — Я заговорил об этом только потому, что в ней, похоже, была книга, которую я давно ищу.

— Сожалею, но ничем не смогу помочь вам. Я отдал все дядины книги в благотворительную организацию, а они разослали их в наши общины на Западе. Вряд ли их теперь можно отыскать.

— Понятно. Жаль, — сказал Шальман, стараясь не выдать голосом своего разочарования.

— А что за книга?

— Просто одна из тех, что я читал еще в школе. Знаете, с возрастом люди становятся сентиментальными.

— Вообще-то, странно, что вы вспомнили моего дядю, — улыбнулся Майкл. — В последнее время я часто думаю о нем, и отчасти это связано с вами.

— Каким образом? — удивился Шальман.

— Вы мне чем-то его напоминаете. Жаль, что вы с ним не успели познакомиться.

— Да, я был бы счастлив.

— И потом, дело еще и в свадьбе. Так грустно, что его на ней не будет. — Заметив недоумевающий взгляд Шальмана, Майкл удивленно рассмеялся. — Джозеф, неужели я вам не говорил? Господи, о чем я вообще думаю? Я женюсь!

Шальман раздвинул губы в радостной улыбке:

— Поздравляю! И кто же эта счастливица?

— Ее зовут Хава. Она работает в пекарне Радзинов. Кстати, мой дядя нас и познакомил. Она приехала в Америку, только что овдовев, и он стал ей вроде опекуна. Джозеф, вам плохо?

— Нет-нет, со мной все в порядке. — Собственный голос казался непривычно тонким и звучал откуда-то издалека. — Просто целый день на ногах, ни разу не присел. Надо будет отдохнуть перед обедом.

— Разумеется! Не пренебрегайте своим здоровьем, Джозеф! Если я взвалил на вас чересчур много работы, просто так и скажите.

Шальман слабо улыбнулся своему начальнику и на трясущихся ногах вышел из кабинета.

Он брел по улице без всякой цели — обломок кораблекрушения, подхваченный людской толпой. Был вечер пятницы, и солнце уже садилось. «Приди, о Невеста», — подумал про себя Шальман и то ли закашлялся, то ли засмеялся. Все надежды на то, что волшебная лоза ошиблась, теперь улетучились. Само Провидение дразнило его големом, так же как дразнят бантиком на веревочке глупого котенка. Глупый старый Шальман, а он-то надеялся перехитрить Всевышнего.

Нижний Ист-Сайд тем временем пробуждался для ночной жизни. Нарядно одетые завсегдатаи уже толпились у дверей танцзалов и театров. Желтый свет из казино и баров падал на тротуар. Шальман не замечал ничего вокруг. Кто-то толкнул его, и нож распорол левый карман брюк. Он молча смотрел, как убегает вор, и не пытался того преследовать. Бумажник спокойно лежал в другом кармане, но, даже если бы его ограбили по-настоящему, он не стал бы протестовать. Все, что окружало его, было отражением ада, Шеола, преисподней. Всего лишь образчиком того, что вскоре ожидало его.

Толпа донесла его до дверей какого-то бара и там бросила. Он вошел и сел за столик. Официант в грязном фартуке поставил перед ним выпивку: разбавленное пиво, пахнущее скипидаром. Он выпил его залпом, потом еще одну кружку, а потом виски. К нему за столик присела молодая женщина, одетая главным образом в желтый кудрявый парик. Она что-то кокетливо спросила у него по-английски и положила руку ему на бедро. Он покачал головой, а потом зарылся лицом ей в плечо и зарыдал.

В конце концов по узкой лестнице она отвела его в убогую спальню, а там уложила на промятый матрас и стащила с него штаны. Шальман без всякого интереса следил за тем, как она нашла в кармане бумажник, нахмурилась, взглянув на его содержимое, и вытащила все, кроме одной купюры. Потом она забралась на Шальмана верхом, и началось немое шоу, гротескная пародия на акт любви, но клиент никак не реагировал, и вскоре девушка оставила попытки расшевелить его. Пожав плечами, она запустила руку под кровать и достала облезлый подносик, когда-то покрытый черным лаком. На подносике находились тонкая трубка, маленькая масляная лампа, металлическая игла и много кусочков чего-то похожего на смолу. Девушка разожгла лампу, подцепила один из кусочков иглой и подержала его над огнем. Когда он задымился, она засунула его в трубку, поднесла ту к губам и глубоко затянулась. Скоро ее глаза закрылись, похоже от удовольствия, потом открылись опять и уставились на наблюдающего за ней Шальмана. Хихикнув, она зарядила в трубку новую порцию и протянула ему.

На вкус дым оказался резким и неприятным, и у Шальмана сразу же поплыла голова. Несколько долгих мгновений ему казалось, что его сейчас стошнит, но потом его тело расслабилось, внутри начала разливаться медленная приятная истома. Уже через несколько минут его отчаяние совершенно исчезло, сменившись ощущением спокойствия и благополучия. Глаза его закрылись, на губах появилась улыбка.

Девушка немного повеселилась, наблюдая за ним, но скоро и ее веки сомкнулись. Она уснула. Разглядывая ее, Шальман заметил, что она совсем не так молода, как ему показалось: румянец на щеках — искусственный, а кожа под ним — землистая и морщинистая. Но все это не имело никакого значения. Теперь Шальман ясно понимал, что материальный мир всего лишь иллюзия, тонкая, как паутина. Он вглядывался в нее спокойном изумлении. Потом он надел брюки, нашел свои деньги и вышел из спальни.

Через плохо освещенную площадку он прошел к пожарной лестнице на задней стене и уже собирался спуститься, когда услышал голоса и шаги, доносящиеся откуда-то сверху. Из одного лишь праздного любопытства Шальман поднялся по ржавой лестнице на крышу. К его удивлению, та оказалась густонаселенным местом. Не меньше дюжины молодых людей курили здесь, а девушки, одетые в лохмотья, о чем-то перешептывались. Поблизости группа детей при свете фонаря играла в кости.

Оглядывая крышу, он во второй раз почувствовал глубоко в себе движение волшебной лозы. Даже в нынешнем, странном состоянии это движение нельзя было не заметить. Каждый мужчина, каждая женщина, ребенок и даже сама крыша казались Шальману нестерпимо интересными и притягательными.

Его наполняла такая сильная радость, что он, кажется, готов был снова разрыдаться. Он ходил по крыше, вглядывался в каждое лицо, старался разгадать его выражение. Один из мужчин, обеспокоенный взглядами старика, погрозил ему кулаком, но Шальман только мечтательно улыбнулся ему и пошел дальше.

Эта крыша граничила со следующей, тоже населенной мужчинами и женщинами, которые почему-то неодолимо притягивали Шальмана. Не обращая внимания на протестующий скрип костей, он перебрался через низкий барьер. Эйфория, навеянная опиумом, уже проходила, но на смену ей явилась новая целеустремленность. Ему оставалось лишь идти по следу — авось куда-нибудь да выведет.

Скоро он уже перебирался с крыши на крышу, интуитивно определяя направление. Сейчас он находился где-то посреди Бауэри, довольно далеко от еврейского квартала. Что здесь потребовалось его голему? Или — тут под коркой спокойствия шевельнулся росток надежды — этот след ведет вовсе не к ней? Что, если тут разворачивается совсем другая игра, в которой она исполняет лишь маленькую роль?

Наконец он оказался на крыше, путь с которой был только вниз — по темной лестнице через чердачное окно. Спустившись, он вышел на улицу и огляделся. Вывеска на одном из фасадов бросилась ему в глаза. «КОНРОЙ» — гласила она. С первого взгляда казалось, что это всего лишь маленькая табачная лавка, но в каждом углу вывески была изображена пара символов: сияющее солнце и полумесяц на его фоне. Долгие века алхимики обозначали так серебро и золото. Вряд ли эти знаки оказались здесь случайно.